Джером Дэвид Сэлинджер - Ранние рассказы [1940-1948]
— Не смей паясничать, а то я попорчу твою шикарную мордашку. Лучше помоги мне, — пригрозил Бобби. — Я хочу, чтобы ты повидалась с ним. Я хочу, чтобы ты повидалась с Эдди, и я хочу, чтобы ты согласилась на его проклятую работу.
— А я хочу знать, что ты сделаешь, если я не повидаюсь с ним? — спокойно спросила Элен.
— Я тебе скажу, что я сделаю. — Бобби следил в зеркале за выражением ее глаз. — Я позвоню жене твоего грязного дружка и все ей расскажу.
Элен расхохоталась.
— Давай! — крикнула она. — Давай прямо сейчас, дурак! Она и без тебя все знает.
— Знает? Неужели?
— Знает, знает! И не называй Фила грязным! Ты ему завидуешь!
— Грязнуля. Грязный обманщик, — заявил Бобби. — Дешевка. Вот кто твой дружок.
— Приятно тебя слушать.
— Ты когда-нибудь видела его жену? — спросил Бобби.
— Я-видела-его-жену. А что?
— Ты видела ее лицо?
— А что такого замечательного в ее лице?
— Ничего такого замечательного! У нее нет твоего шикарного личика. У нее просто милое лицо. Почему бы тебе, черт подери, не оставить ее увальня в покое?
— Не твое дело! — отрезала Элен.
Правой рукой он схватил ее за плечо, и, взвизгнув от боли, она из своего неудобного положения, сколько было силы, ударила по ней расческой. У него перехватило дыхание, и он торопливо повернулся спиной к Элен и к вошедшей с кофе Элси. Горничная поставила поднос рядом с креслом, в котором Элен недавно приводила в порядок ногти, и выскользнула из комнаты.
Бобби сел, взял чашку левой рукой и сделал глоток черного кофе. Элен за туалетным столиком начала укладывать волосы в прическу. Обычно она носила тяжелый старомодный пучок.
Он выпил свой кофе задолго до того, как она воткнула последнюю шпильку. Стянув халат на груди, она подошла к нему и хотела сесть рядом, но покачнулась и шлепнулась на пол возле его ног, положила руку ему на лодыжку, погладила и сказала изменившимся голосом:
— Прости меня, Бобби, но, милый, ты вывел меня из себя. Рука очень болит?
— Плевать я хотел на руку, — проговорил он, не вынимая руки из кармана.
— Бобби, я люблю Фила. Честное слово. Я не хочу, чтобы ты думал, будто у меня с ним интрижка. Не думай так, ладно? Я хочу сказать, не думай, будто я с ним флиртую, чтобы кому-то нагадить.
Бобби не отвечал.
— Боб, честное слово. Ты не знаешь Фила. Он замечательный.
— Бобби повернулся к ней.
— У тебя все чертовски замечательные. Ведь ты знаешь и других замечательных парней, правда? Например, одного из Кливленда. Как его, черт возьми, зовут? Ботвелл. Гарри Ботвелл. А как насчет блондинчика, который пел у Билла Кассиди? Два самых чертовски замечательных парня из тех, кого ты знаешь. — Он помолчал, глядя в окно. — Ради бога, Элен.
— Боб, — сказала Элен, — тебе ведь не надо говорить, сколько мне лет. Я была чертовски молода. Теперь это настоящее. Боб. Честно. Я уверена. У меня еще никогда так не было. Боб, ты же в глубине души не веришь, что я с Филом ради его денег.
Боб наморщил лоб и, вытянув в ниточку губы, повернулся к ней.
— Знаешь, что я слышал в Чикаго? — спросил он.
— Что, Боб? — кончиками пальцев она нежно гладила его лодыжку.
— Я слышал, как разговаривали два парня. Ты их не знаешь. Они говорили о тебе. О тебе и о том парне, который, как конь, о Хэнсоне Карпентере. Ну и перемыли они вам косточки! — Он помолчал. — С ним тоже, да, Элен?
— Гнусная ложь, Боб, — прошептала Элен. — Боб, я не настолько знаю Хэнсона Карпентера, чтобы даже здороваться с ним.
— Может быть! Правда, приятно брату выслушивать такое? Да все в городе ржут надо мной, стоит мне завернуть за угол!
— Бобби. Ты очень ошибаешься, если веришь в эту грязную ложь. Зачем тебе вообще их слушать? Ты же лучше их. Не надо обращать внимание на их дерьмовые выдумки.
— Я не сказал, что верю. Я сказал, что слышал, как они разговаривали. Отвратительно, правда?
— Ну, все совсем не так, — возразила Элен. — Брось мне сигарету, а?
Он бросил ей на колени пачку сигарет, потом спички. Она закурила, вдохнула дым и кончиками пальцев сняла с языка табачную крошку.
— Ты была такой потрясающей девчонкой, — отрывисто произнес Бобби.
— Да? А теперь я больше не потрясающая? — по-детски пришепетывая, спросила Элен.
Он промолчал.
— Элен, послушай, что я тебе скажу. Я тут, до Чикаго, пригласил жену Фила на ленч.
— Да?
— Она потрясающая девчонка. Класс.
— Класс, говоришь? — переспросила Элен.
— Да. Послушай. Повидайся сегодня с Эдди. От этого никому плохо не будет. Повидайся с ним.
Элен курила.
— Я ненавижу Эдди Джексона. Он всегда лапает.
— Послушай, — сказал Бобби, вставая. — Когда тебе хочется, ты умеешь напустить на себя холод. — Он наклонился над ней. — Мне пора. Я еще не был в конторе.
Элен тоже встала и не отрывала от него глаз, пока он надевал пальто.
— Повидайся с Эдди, — напомнил Бобби, натягивая кожаные перчатки. — Ты слышишь? — Он застегнул пальто. — Я тебе позвоню.
— Он мне позвонит, — проворчала Элен. — Когда? Четвертого июля[2]?
— Нет. Раньше. У меня чертовски много дел. Где моя шляпа? Ах, да я пришел без шляпы.
Она проводила его до двери и подождала, пока он не уехал на лифте. Потом закрыла дверь, вернулась в спальню, подошла к телефону и торопливо, но аккуратно набрала номер.
— Добрый день, — проговорила она в трубку. — Позовите, пожалуйста, мистера Стоуна. Говорит мисс Мейсон. — Через несколько секунд она услышала мужской голос. — Фил? Послушай, Фил. У меня только что был мой брат Бобби. Знаешь, зачем он приходил? Твоя любезная женушка с вассаровским[3] личиком рассказала ему о тебе и обо мне. Да! Послушай, Фил. Послушай меня. Мне это не нравится. И мне все равно, имеешь ты к этому отношение или нет. Мне не нравится. И мне все равно. Нет, не могу. Я уже договорилась и вечером не могу. Позвони завтра. Мне очень неприятно. Я же сказала, Фил, позвони завтра. Нет. Я сказала, нет. До свидания, Фил.
Она положила трубку, скрестила ноги и задумчиво прикусила большой палец. Потом повернулась к двери и громко крикнула:
— Элси!
Элси шмыгнула в комнату.
— Убери чашку мистера Бобби.
Когда Элси вышла, Элен набрала еще один номер.
— Хэнсон? — спросила она. — Это я. Мы. Нас. Ты подлец.
(перевод Л. Володарской)
ВИНОВАТ, ИСПРАВЛЮСЬ
Наша страна лишилась едва ли не самого многообещающего игрока в китайский бильярд, когда моего сына Гарри призвали в армию. Как его отец, я, конечно же, сознаю, что Гарри не вчера родился, но, стоит мне взглянуть на мальчика, и я готов дать голову на отсечение, что это случилось в начале прошлой недели. Короче, армия заполучила еще одного Бобби Петита.
Когда-то, в 1917, Бобби Петит здорово смахивал на нынешнего Гарри. Петит был тощий мальчишка родом из Кросби в Вермонте — это тоже в Соединенных Штатах. Некоторые парни из его роты даже считали, что вермонтский кленовый сироп еще не обсох у него на губах.
За обучение новобранцев в той роте, в 1917, отвечал сержант Гроган. Ребята в лагере стоили разнообразнейшие догадки насчет происхождения сержанта — догадки настолько умные, точные и приличные, что, думаю, не стоит повторять.
Итак, в первый день армейской службы Петита сержант обучал взвод приемам строевой подготовки с оружием. Петиту был известен свой собственный, хитроумный способ обращения с винтовкой. Когда сержант скомандовал: «Оружие на правое плечо!», Бобби Петит поднял оружие к левому плечу. Когда сержант приказал: «На грудь!», Петит послушно взял оружие «на караул».
Это был верный способ привлечь внимание сержанта, и он подошел к Петиту, улыбаясь.
— Эй, тупица, — приветствовал Петита сержант, — что с тобой?
Петит рассмеялся.
— Я иногда путаюсь, — коротко объяснил он.
— Как тебя зовут, детка? — спросил сержант.
— Бобби. Бобби Петит.
— Ну что ж, Бобби Петит, — сказал сержант, — я буду звать тебя просто Бобби. Я к мужикам всегда обращаюсь по имени. А они меня зовут мамашей. Как у себя дома.
— О! — ответил Петит.
Так и пошло. У всякого взрывателя два конца — один для поджигания, а другой набит тротилом.
— Слушай, Петит! — гаркнул сержант. — Мы с тобой не в пятом классе обучаемся! Ты должен знать, что левое плечо у тебя одно и что оружие «на грудь» не то же самое, что «на караул». Что это с тобой? У тебя мозгов нет?
— Виноват, исправлюсь! — пообещал Петит.
На следующий день мы натягивали палатки и складывали вещмешки. Когда сержант подошел проверить, оказалось, что Петит вообще не потрудился загнать колышки в землю. Придравшись к эдакой мелочи, сержант одним махом снес маленький полотняный домик Бобби Петита.
— Петит, — прошипел сержант. — Ты… точно… самый… тупой… самый глупый и неловкий парень из всех, кого я знаю. Ты спятил, Петит? У тебя что, мозгов нет?
